Похоже, представление о «встречаться» у них совершенно разное — об этом Разгром думает, уже кубарем летя в воду. Яблочник наворачивает круги, подныривает и обгоняет, приходится сильно постараться, чтобы не отставать и поддержать игру, учитывая общую усталость, но вода поддерживает и расслабляет напряжённые мышцы, а еще вымывает тревожные мысли из головы. Он так сильно старается и так остро переживает — чего ради? В конечном итоге все будет так, как будет. Они должны доверять друг другу, как и всегда доверяли с самого детства, только тогда все получится.

— Я и сейчас готов кричать! Во мне столько всего скопилось, — фыркает через плечо, лениво перебирая лапами. Ему не тяжело нести двойной вес в воде, а даже наоборот — приятно, что Яблочко с ним вот так, как в старые добрые времена, будто ничего не изменилось. Это обнадеживает.

Вскидывая морду, во всю силу легких он издает мурчащий клич, раскатывающийся эхом по спящей Лагуне. Пускай все слышат, как невероятно хорошо ему! Прямо здесь, прямо сейчас. Пусть брызги летят, пусть вода холодит бока — Разгром смеётся — впервые за долгое время по-настоящему, громко, будто отгоняя весь накопленный за луны груз.

Ему казалось, что нужно срочно повзрослеть, стать быстрее и сильнее, чтобы пройти новые испытания и вернуть себе то, что утеряно. Но сейчас ему невероятно легко и просто, прямо как в юности. Хвост хлещет по воде, капли разлетаются в стороны, и от этой беспечной возни всё внутри будто оттаивает. Сердце гулко отзывается в груди, норовит выскочить наружу, и если раньше этот ритм сбивал, то теперь наоборот — задаёт темп. Кажется, Яблочник снова рядом не просто телом, а всем своим привычным, живым, неуемным естеством, и Разгром хочет, чтобы это продолжалось бесконечно.

Переворачиваясь на спину и позволяя  воде просто их нести, втягивает носом сырой, густой запах шерсти друга, чуть соленый, уже немного чужой, но все равно такой невероятно понятный и знакомый — и улыбается, не открывая пасть. Вода ласково стелется по бокам, чуть-чуть щекочет уши, но Разгром почти не замечает этого, потому что всё внимание занято только тем, кто перед ним. Каждое движение Яблочника ловится взглядом, будто мир сузился до этой короткой дистанции между ними. Стоит рыжему замереть — полосатый тоже останавливается, стоит тому взглянуть через плечо — Разгром уже готов к любому прыжку, любому безумству, лишь бы не отпускать.

Едва ощутимое течение мягко толкает их дальше, и полосатый откидывает голову, глядит в небо. Звёзды над ними мерцают ровно, как светлячки, и кажется, что они уплывают под самую луну. Воздух прохладный, но тело не мёрзнет — рядом дыхание Яблочника, тёплое, живое, слишком реальное, чтобы всё это оказалось сном. Разгром подставляет морду под очередную волну, а потом встряхивает ею, обдавая обоих мелкими каплями. Смеётся снова, уже тише, почти шепотом, потому что расстояния между ними почти нет и вязкую густоту между ними не хочется нарушать, а еще все неумолимо тонет в грохоте падающей воды.

Теперь их несёт к самому краю, туда, где сплошная пелена из белой пены, где гул переходит в звон. Разгром успевает коснуться лапой скользкого камня, цепляется, выталкивает обоих в сторону, и уже через миг они оказываются за водопадом, в крохотной нише, почти пещере. Там темнее, зато теплее и тише, только капли срываются сверху и мерно стучат о камень. Он всматривается в очертания рыжей шерсти — влажная, прилипшая, но всё такая же яркая, будто в ней спрятан кусочек солнца. Хочется что-то сказать, но слова застревают в горле. Всё кажется слишком простым и одновременно слишком важным. Разгром только выдыхает, прижимаясь лбом к плечу друга, чтобы не думать, не анализировать. Пускай мир сузится до одного дыхания. Пускай ночь продлится дольше.

— Я думал, что всё потерял, — произносит негромко, будто самому себе, и тут же замолкает, не желая разрушить тишину. Он корит себя за то, что просто не решился раньше, но точно знает, что если бы не ситуация — ему бы никогда не хватило смелости.

Разгром мотает головой, стряхивает капли с усов и фыркает, будто пытаясь вернуть себе привычную дерзость. Но внутренне улыбается. Ему нравится эта ночь, нравится их молчание и понятные разговоры, нравится, как всё происходит само собой, без планов и обетов. Просто так, как когда-то в детстве. Когда они могли проваляться до рассвета в траве, гоняться за стрекозами, спорить, кто первый добежит до воды, а потом всё равно делить одну рыбу на двоих. Тогда не нужно было ни обещаний, ни слов. Сейчас — тоже не нужно.

— Останешься до утра? — просит.
Ловит взгляд, в котором отражается лунный свет, и вдруг ощущает, как спокойствие окончательно вытесняет остатки сомнений. Может, и правда всё просто. Может, не нужно искать правильные слова и моменты.

Ему кажется, что ветер за водопадом приносит запах родных земель — немного ила, немного камыша, немного реки. Всё это щемит сердце, но не болью, а какой-то светлой тоской. Хочется верить, что этот запах Яблочник тоже узнает и не отвернётся. Передумает, вернется туда, где должен быть. Но подталкивать его к этой мысли слишком рано, и полосатый лижет рыжее ухо, то и дело прихватывая зубами — возможно, на этот раз Яблочник осознает серьезность его намерений и поддастся?

Разгром не ждет, что Яблочник поймёт. Что означает «потерять всё» для того, кто остался в собственном племени, сытый, невредимый, в безопасности. Но вместе с другом из его жизни будто исчезает сам смысл: он ест в полсилы, спит в полсилы, даже работает в полсилы, словно и не живёт, а дремлет на ходу, действует как сомнамбула, исполняя заученные действия снова и снова — без огонька, без души. Он помнит себя в детстве, каким был рядом с Калинкой и Яблочком, веселым и энергичным, постоянно дурачился и что-то затевал, за что им троим часто прилетало, а после — в кого он превратился? Серьёзного, напряженного, ожидающего подвоха Воителя, ни разу искренне не улыбнувшегося собственному ученику. Такой он себе не нравится, таким он не хочет быть.

Но, кажется, рыжий кот его понимает. Уж ему лучше прочих известно, что значит «потерять всё». Изгой, предатель, дезертир, и все те, кто ему дорог и любим, остались в другом племени, а сам он вынужден выживать на стороне, среди незнакомцев. Как он вообще с этим справился? Даже страшно представить, каково ему было, одинокому, напуганному и разбитому. Внутри Разгрома все дрожит, натянутое так, что вот-вот порвётся, но теплые объятия разрушают напряжение — и они снова лежат так близко, что их дыхания перемешиваются.

Не уходи, беззвучно просит, снова начиная тарахтеть во всю силу легких, совершенно это не контролируя. Оно рвётся из него вместе со всей скопленной любовью, нерастраченной, утаиваемой, постыдной; оно окутывает их обоих, создавая мягкий вибрирующий кокон, душный и теплый, так что даже шум водопада отступает. Как еще показать свои чувства? Яблочник говорит что-то, от чего дыхание перехватывает, а сердце застревает посреди горла, мешая вдохнуть, сбивая дыхание, но Разгром так не умеет, из них двоих у рыжего с детства язык подвешен, так что чаще всего ему ловко удавалось увернуться от наказания, просто заболтав взрослых, а вот полосатый всегда получал по полной программе просто потому, что не умел бывать таким гибким.. Но это и не важно сейчас, потому что он может показать иначе: не словами, но действиями.

И он действует, как никогда смело, но умирая от трусости: то, чего никогда не совершал и никогда не умел, то, чему нигде не учился — Разгром щедро выплескивает на вернувшегося друга в страхе снова потерять и в надежде удержать. Всё кажется странным и неуклюжим, каким-то неумелым, он сам будто и не ловкий Воитель, а жалкий котёнок, слепо тыкающийся носом, но Яблочник под ним остается невозмутимо спокоен, и это его утешает, вселяет уверенность и дарит новые силы. Сегодня всё пройдет идеально и запомнится им надолго, быть может навсегда. Их первая совместная ночь после затяжной, невероятно долгой разлуки — и надеждой, что не последняя.

Луна единственным свидетелем беззвучно серебрится над изливающимся водопадом, преломляясь отблесками от луж и через воду, так что внутри пещеры кружится хороводом звездное небо, создавая блики, туманности, целые планеты на каменных неровных стенах, путается в шерсти и раскрашивает их обоих в цвета звездного крошева — и на секунду кажется, что сам вознесшийся перед ним, не кот, а дитя небесное из звездного племени, невероятно красивое. И именно ему повезло владеть этим сокровищем, так разве ли не чудо? Разгром теряется, едва ли осознавая происходящее, и словно плывет среди океана образов, в каждом из которых видит его глаза, его мордочку, его хвост и пушистые бока, его и его и только его.

Когда они успокаиваются, а сил двигаться почти не остается, Разгром тщательно вылизывает рыжую шерсть, словно заявляя права на свои территории. Кто еще вылижет этого непутевого? Пускай хорошенько запомнит своё место.

— Когда мы снова увидимся? — нетерпеливо спрашивает, с тревогой ощущая подступающее утро. Хвост нервно дергается, пока светлеющее небо глотает последние звёзды, стирая одну за другой. Он не готов разлучаться надолго теперь, потому что попросту этого не вынесет, ни физически, ни морально, ни как-либо еще; слишком жестоко давать, а после отнимать. — Сегодня вечером, идет? На том же самом месте.