Волнореза доводы Калины не устроили - напротив, он только больше разозлился, особенно когда воительница попыталась взять управление патрулем на себя. Поначалу кошка сносила его желчные слова молча и с достоинством, даже напоминание об упущенном повышении не заставило ее нахмуриться. Место глашатая упустили они вдвоем. Причем с Калиной Всплеска разделяли луны две, тогда как полосатый был уже на шесть лун младше юного глашатая. Может, поэтому укол Волнореза почти не пробился сквозь трехцветную шкуру. Тем более, Калина была готова. Очевидно, что воитель метил бы по самому больному - уязвленным амбициям.

А вот последний выпад наконец задел ее гордость.
Кошка хлестнула по земле хвостом, будто говоря: "Замолчи!" Ее-то? Обрекать на полгода в статусе королевы? Да как вообще язык повернулся... Однако кошка удержалась от рвавшейся наружу брани. Он уже насмотрелся за сегодня. Нет, больше поводов снисходительно улыбаться она ему не даст. Во всяком случае, точно не за счет ее гневных срывов. Пусть приходит за новой порцией завтра, если Калина будет в настроении.

Воительница наклонила голову, хмыкнула, изображая усталость от разговора.
- Знаешь ли, Волнорез... В нашем племени маловато котов, желающих засадить меня в детскую. Кому надо связываться с сестрой перебежчика, верно? Могут ведь усомниться, что ты преданный воитель, - кошка вытянула морду, почти касаясь усов Волнореза своими. - Придется тебе дальше терпеть мое командование.

Отредактировано Калина (2024-09-25 21:19:59)

Волнорез словно только и ждал подобного ответа: ухмыльнулся, скользнул по трехцветной оценивающим взглядом — не таким, каким заклятые соперники одаривают друг друга, а как кот смотрит на кошку. Воительница непроизвольно напряглась. Она редко задумывалась об — этой — разнице между собой и Волнорезом, воспринимая полосатого скорее глубоко засевшей занозой, к которой со временем привыкаешь.
Конечно, иногда она его дразнила намеренно, издевательски преступая личное пространство, но именно потому, что считала, будто ее общество Волнорезу неприятно. Уж тем более, настолько тесное общество.

Сейчас он приблизился к ней сам. Казалось, еще немного, и начнет вкрадчиво шептать на ухо. А уж о чем он говорил... Тут любая скромная воительница зарделась бы. К счастью, Калина была прочна и непоколебима, как Древо Советов. Она слушала его, едва моргая, обратившись чуть ли не в скалу. Только глаза выдавали эмоции — что-то вспыхнуло в них, когда Волнорез сказал о "верном защитнике".

Кошка медленно поднялась.
— Действительно, заманчивое предложение, — хмыкнула воительница саркастически. Ей на мгновение представилась эта жизнь в детской, с оравой отчего-то полосатых котят под боком и верным-преданным любимым, кем бы он ни был... Кошка торопливо отогнала видение, слишком чудаковатым оно ей показалось. — Но я не нуждаюсь в защите. Бессмысленно прятаться за котятами, чтобы доказать свою верность. Воительницы вроде меня добиваются признания действиями, — Калина внезапно прошлась щекой по скуле Волнореза, холодно прошептав коту на ухо: — а не порывом страсти к соплеменнику.

Она отстранилась, окидывая Волнореза мимолетным взглядом — тоже отнюдь не соперническим. Он был, действительно, достойным котом, который мог подарить Реке здоровых потомков.
Наверное, кому-то с ним повезет. Или уже повезло. Калина не следила, с кем и когда гуляют соплеменники. Ее больше интересовали патрули да охота, чем дела сердечные.

Отредактировано Калина (2024-09-29 03:35:40)

За двадцать лун жизни Калину называли по-разному. Недотрогой — впервые. Кошка опять вскинула брови, теперь уже искренне удивившись.

Разве воительница говорила, что ей претит мысль о близости — когда-нибудь, в далеком будущем, где ее имя очищено от позора, а место глашатая приятно греет душу? Будущее, где, наслужившись племени сполна, исполнив долг сверх меры, кошка наконец займется личной жизнью.

Заводить котят сейчас — подобно бегству. И чистосердечному признанию, что зря она трудилась, не покладая лап. Воительницу тогда совсем замучают шепотки да увещевания всезнаек-матерей: "Ну, вот, хорошо, что решилась, детки — это счастье, давно пора, я уже двойню выкармливала, пока ты в патрулях пропадала..." И так далее. "Упасите меня от их злорадства," — думала Калина.
Может, кому-то дети правда счастье, но кошка воспринимала потомство лишь как продолжение себя. Пока она не будет собою довольна — нет смысла род продолжать. Рядовых воителей могут наплодить рядовые кошки. Калина должна быть исключительна, только тогда она решит увековечить себя через детей.
В ином случае, лучше ей навсегда забыться для истории, чем запомниться просто "матерью", давным-давно мечтавшей стать глашатой. Кошкой, оставившей амбиции позади. Той, кто попросту сдался.

Отчего-то Калина думала, что Волнорез прекрасно понимал эту черту ее характера, потому намеренно дразнил. Но его внезапная злость говорила об обратном. Словно кот всерьез предлагал такой выход из незавидного положения... Причем, намекал, что готов помочь сам.
Слова Волнореза о верном защитнике осели на подкорке сознания, вызывая спутанные чувства.

Кот опять пригрозил следить за ней. Очень хотелось ответить вновь: "Смотри, сколько душеньке угодно", но что-то Калину удержало. Может, нежелание повторяться. К счастью, Волнорез поступил щедро — дал новый повод огрызнуться.

— Бери свою мышь и уходим отсюда. Мы и так задержались.
Кошка помедлила.
— Я бы взяла добычу без твоего напоминания, — голос, что удивительно, звучал ровно, без противных язвительных нот, ведь цель "взбесить Волнореза" была уже достигнута. — Говорю же, племени важна любая еда. Особенно нашим королевам. Голые Деревья — тяжелое время для вскармливания котят, — добавила трехцветная уклончиво. Кошкам, зачавшим посреди Листопада, рожать приходилось ближе к морозам, а их малыши рисковали умереть от Зеленого Кашля.

Калина — ответственная воительница.
Если бы решила завести потомство, то спокойно дождалась Юных Листьев.

"Если бы"

Реши теперь Волнорез поддеть кошку, разгневаться или проигнорировать — не суть важно. Для Калины разговор окончился. Она заткнула пасть мышкой и послушно направилась к выходу.

—> Пещера воинов

Отредактировано Калина (2024-10-06 16:44:21)

======> Теней/Тигриное, ночь

Игра вспыхивает сама собой, будто годы разлуки и чужие законы вовсе не существовали: лапы едва касаются земли, трава шуршит под животом, дыхание сбивается, но смех, спрятанный в мурчании, не даёт остановиться. Позади звучат шаги, упругие и быстрые, догоняющие с каждым рывком, слышится торопливое дыхание Яблочника, и оно кружит голову куда сильнее ветра, бьющего в усы.

Разгром несётся быстрее, чем нужно, всё время оборачиваясь, чтобы поймать взгляд, чтобы убедиться, что рыжий не отстаёт. Уши ловят тихое урчание, доносящееся сквозь ночной шум леса, и сердце обрывается — так просто и так сильно одновременно, словно мир снова вернулся на круги своя.

Тропа вдруг прерывается у реки, сверкающей под светом луны серебряными бликами, и сомнений нет ни на миг: полосатое тело взмывает вверх, разрывая воздух, и с плеском уходит в воду. Холод обжигает, но привычный, родной, словно сама стихия встречает своего. На поверхности остаётся только рябь и шлейф брызг, но уже через мгновение голова выскакивает из воды, усы дрожат от капель, а глаза ищут — прыгнет ли Яблочко? И когда рыжий силуэт без тени страха влетает следом, когда широкие гребки разрезают воду и тело идёт вровень с его, сердце Разгрома взлетает в самое горло. Всё ещё помнит, всё ещё умеет, всё ещё дышит речной стихией, как когда-то. И тогда не остаётся ни сомнений, ни усталости, только гордое тепло, распирающее грудь: разлука не украла самого главного.

Вода несёт их вместе, пока течение мягко подталкивает к берегу, и выбираться на сушу оказывается труднее, чем прыгать в реку. Лапы соскальзывают по мокрым камням, когти царапают гладкую гальку, но смех в горле и радость в сердце делают всё это пустяком. Вода капает с шерсти, в лунном свете она кажется жидким серебром, а дыхание сбивается в лёгкий смех, словно только что обманули саму ночь, нарушили все правила и остались безнаказанными. Разгром мотает головой, сбрасывая с усов капли прямо в морду другу, шкодливо фыркает, словно котёнок, и снова бросается вперёд, ведя по знакомой тропе.

Лес встречает их мховым шёпотом, низкие ветви гнутся и гладят спины, и Разгром замедляется  — усталость постепенно берёт своё. Мышцы, с утра стянутые из-за беготни и работы, ноющие от длительной дороги при переселении, наконец заявляют о себе, и даже азарт погони не может пересилить эту тяжесть. Шаги становятся медленнее, дыхание тяжелее, но впереди уже угадывается укромное место, спрятанное густыми зарослями, где трава ложится мягким ковром и мох собирается в зелёные подушки. Моховое убежище, когда-то тайное, но навсегда ставшее самым родным местом для двоих.

Стоит только ступить на знакомую полянку, и лапы сами подкашиваются. Разгром тяжело опускается на мягкую подстилку, растянувшись боком, словно весь день держался лишь ради этой минуты. Усталость разливается тёплой волной, но вместе с ней приходит и покой, впервые за долгие лунные дни. Глаза закрываются сами собой, но уши всё равно вслушиваются в каждое движение Яблочника. Хвост делает медленный круг по мху, словно приглашая ближе.

— Иди сюда, — тихой просьбой, тёплой, будто мурлыканье. Когда рыжий силуэт приближается, Разгром вытягивается вперёд, прижимается боком, а потом начинает тщательно вылизывать шерсть на загривке и плечах, с особым усердием разглаживая взъерошенные после купания пряди. Язык работает медленно, основательно, как будто в каждом движении спрятаны слова, которые пока ещё не произнесены. Забота заменяет признания, каждое прикосновение говорит громче любых слов: «Ты нужен, ты важен, я скучал».

Урчание нарастает в груди, разливается по телу, обволакивает и самого Разгрома, и того, кого он прижимает ближе. И усталость уже не кажется такой тяжёлой, ночь не выглядит такой длинной, а чувства не требуют слов. Хватает того, что шерсть друга пахнет родным лесом, что дыхание рядом, что сердце снова бьётся в унисон. Возможно, Яблочко захочет все ему рассказать. Возможно, не захочет, это неважно, пока они остаются вместе.

Отредактировано Разгром (2025-10-17 18:18:45)

Ему не нужно открывать глаз, чтобы видеть или понимать происходящее. Тихое шуршание рядом, едва заметная вибрация от ответного мурчания, мягкое тепло у промокшего бока, по всему этому Разгром невероятно скучал. Он не ищет в друге обмана или подвоха, вода смывает запахи чужаков — и он старается как можно больше вложить в него своими умываниями, чтобы хотя бы на этот вечер Яблочко снова был таким, как и раньше, пахнущим знакомыми местами и им самим.

— Без тебя некому, приходится самому постараться, — хмыкает в ответ, заинтересованно вслушиваясь в странные нотки в его голосе, которых раньше никогда не слышал. Что это? Отчего Яблочник говорит это с такой интонацией? Все же время разлуки дает о себе знать, они оба подросли и изменились, но ему все равно, потому что изучет и примет его новым, иным, каким бы он не стал, именно в этом и заключается его невыраженные чувства.

— Ты же знаешь, ненавижу, когда меня вылизывают другие. Все еще.

Он слабо передёргиваться боками, как будто показывая свою неприязнь к физическому контакту. Это правда, он с детства был таким, подпустив близко лишь Калину и Яблочко — до такой степени, что они могли и тереться, и умывать, и лизать, и ему не было от этого дискомфортно.

Не похоже, чтобы Яблочник об этом забыл. Скорее, его вопрос носит совершенно иной смысл. Проверяет? Или что-то пытается выпытать? Интересно, для чего.
Лишь бы не начал «переманивать» за собой в другое племя, это окончательно разобьет что-то между ними.

— У Калины сейчас другие заботы, — все же лениво приоткрывая глаза и задумчиво жмурясь, смотрит в теоретическую сторону нового места лагеря, будто надеется увидеть знакомые силуэты, смазанные темнотой. Но, конечно же, все это лишь его фантазии и в ночи совершенно никого не видно. — А если она и орет, то не обвинения, а проклятия — за то, что ты ее оставил. Пропал, не предупредил, не посоветовался. Кто же теперь будет возиться с ее будущими котятами? Ты был бы чудесной, безотказной нянькой.

Лишь дело времени, когда именно у Метеора с Калиной появится потомство. «Появится ли» — вообще не вопрос, а вот «как скоро» — действительно загадка. Разгром бы поставил на ближайшую весну, но эти двое могут и к первому снегу удивить. В любом случае, обсуждать их гораздо интереснее, чем слабовольный побег рыжего в иное племя. Еще и друзей успел там завести, а? Полосатый хвост раздраженно дергается, выдавая направление мыслей.

— Зато я знаю, кажется, кто вылизывает тебя.
Не в силах удержать это знание в себе, он все же озвучивает — резко, колюче — и сразу жалеет об этом. Потому что не хочет портить такой чудесный день, особенно — ночь. Они, наконец, встретились! У них столько чудесных мгновений впереди. Пускай ревности остаются на потом.

Стремительно поднимаясь на ноги, словно не находит себе места, Разгром отходит подальше, вдыхает полной грудью и замирает, подняв голову высоко к небу, освещенному луной. О, звёздное небо, дай ему сил! Яблочко скучал и это наверняка правда, но это не помешало ему завести новых друзей, заменить старых в одночасье. Конечно, ему было бы сложно без поддержки и это даже хорошо, что он не остался один, учитывая его природную осторожность и нерешительность, ведь Разгром в первую очередь думает о том, как лучше для рыжего, и все же под ребрами неприятно саднит, царапает шипами, словно от проросших сорняками роз.

— Забудь, — виновато прижав уши, осипло бормочет через плечо. Почти полный диск полумесяца висит точно за ним, затеняя фигуру. — Я хотел сказать, что не виню тебя ни в чем. Что бы не ни сделал или не считал, что сделал, это не важно.
Обернувшись, он делает шаг обратно, навстречу. Его глаза доверительно сверкают в полумраке.
— Давай вернемся домой? Тебе вынесут справедливое наказание, которое ты примешь, я помогу тебе пройти через это. Тогда мы снова сможем быть вместе, ты и я.. И Калина. Как раньше.